«Мы быстро сдвигаемся в сторону закрытости» | Большие Идеи

・ Кризис-менеджмент

«Мы быстро сдвигаемся в
сторону закрытости»

Директор Центра исследования экономической политики Олег Буклемишев — о том, может ли изоляция России от мировых экономических процессов стать толчком к деглобализации на мировом уровне

Автор: Мария Подцероб

«Мы быстро сдвигаемся в сторону закрытости»

читайте также

Народ против коррупции

Картик Раманна ,  Пол Хили

Не забудьте о фрилансерах

Альваро Оливейра,  Джон Янгер

Какие логотипы можно назвать самыми эффективными

Аммара Махмуд,  Джонатан Луффарелли,  Мудра Мукеш

Сила неопытных лидеров

Мукунда Гаутам

Чем грозит России изоляция от мировых экономических процессов, как изменилось международное разделение труда и есть ли предпосылки для деглобализации мировой экономики? На эти и другие вопросы отвечает Олег Буклемишев, директор Центра исследования экономической политики, заместитель декана экономического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова.

После 24 февраля Россия оказалась в изоляции, мы в значительной мере перестали быть частью глобального мира. Каков был уровень нашей интеграции в мировое сообщество до этого момента?

Есть такой Индекс глобальной интеграции, разрабатываемый DHL и Бизнес-школой Штерна. Он измеряет глобализацию на основе международной торговли, потоков капитала, информации и людей. Он уникален тем, что отслеживает как размер международных потоков стран по отношению к их внутренней деятельности («глубина»), так и их географический охват по всему миру («ширина»). Индекс DHL охватывает более 3,5 млн точек данных о потоках между странами за период с 2001 по 2020 год.

Можно выделить две крайности. Первая: когда нет вообще никаких барьеров, препятствующих трансграничному перемещению товаров, услуг, финансов, информации и людей. Вторая: когда все сидят по своим квартирам, никуда не выходят, ничего не знают. Точка оптимума лежит, видимо, ближе к ситуации, когда люди свободно перемещаются и обмениваются результатами своего труда и мнениями.

Раньше у нас существовал нормальный торгово-финансовый оборот с окружающим миром, информационное пространство было относительно открытым; мы ездили в другие страны и были полноправными участниками большой глобальной экономики. В 2019 году Россия поднялась в рейтинге DHL на 53 место по сравнению с 59-м двумя годами ранее.

Что происходит сейчас? Чем грозит России изоляция?

Полная изоляция невозможна, но из прежней точки оптимума мы быстро сдвигаемся сторону закрытости. Тому есть немало примеров. Информационные потоки закупориваются — например, у нас заблокированы многие социальные сети. С перемещением людей тоже плохо: я недавно летал через один из аэропортов Москвы, это очень грустное зрелище даже на внутренних авиалиниях.

Все это неправильно и грозит падением эффективности в экономике. Мир — это не просто потоки товаров, услуг, денег и информации. Это еще и возможности, которые есть у людей по всем вышеперечисленным направлениям. Сейчас мы лишаем их этих возможностей. И непонятно, что получаем взамен.

О каких конкретно возможностях вы говорите?

Я говорю в широком смысле о человеческой реализации. Люди хотят ездить в другие страны, получать новый опыт, дружить, жениться или выходить замуж в конце концов. Они хотят иметь возможность поддерживать контакты и сотрудничать с коллегами из зарубежных стран в сфере бизнеса, науки, культуры, образования. Они хотят иметь самые разные карьерные возможности. Например, часть выпускников бакалавриата экономического факультета МГУ была востребована «большой четверкой» международных аудиторских компаний. Студенты после выпуска планировали заниматься финансами, аудитом, консалтингом. Молодым приходилось много трудиться, но занятость на современных высококвалифицированных рабочих местах давала им хлеб с маслом, а часто и с икрой. Сейчас компании «большой четверки» ушли или остановили оказание ряда услуг. Студенты хорошо понимают, что у них выпал целый кластер занятости — иностранные организации или компании из секторов экономики, которые неизбежно перестанут существовать в России. В результате их карьерные возможности сузились.

Можно было бы говорить о том, что в стране могут появиться новые возможности для молодых в инженерных специальностях, но для этого тоже нужно, чтобы действовали предприятия с развернутой международной кооперацией, позволяющей осваивать новые компетенции и проявлять свои таланты.

Когда изоляция наконец закончится, что нужно будет России, чтобы снова стать частью глобальной экономики?

Нужны разумная государственная политика и свободный рынок. И больше ничего. Но мы уже сейчас живем в системе, где рынок несвободный. Взять хотя бы курс валюты по отношению к рублю. Он берется непонятно откуда. И зачем только нужна торговля на бирже, которая дает совершенно искусственный результат? Только для того, чтобы сохранить торговлю? Весь наш финансовый сектор поделен на отдельные части: есть «дружественные» и «недружественные» страны и операции с ними; 8 трлн руб. частных финансовых активов заморожены. Если в стране нет нормального рынка, проще сделать административный курс рубля, чем иметь настолько искусственный результат.

Возможно ли сейчас создать в России свободный рынок с настоящими рыночными механизмами при сохранении разницы внешнеторговых и внутренних цен?

У нас действительно когда-то было разделение по ценам на внешний и внутренний рынок. Тот же «Газпром» продавал газ в России по более низкой цене внутреннего рынка и по более высокой цене на внешнем рынке. Сначала образование единого рынка провозглашалось как абстрактная цель, но это оказалось важным условием для активизации газификации населенных пунктов, когда экспорт перестал быть сильно выгоднее внутренних поставок. (По данным «Газпрома», в 2021 году компания поставила на внешний рынок 203,5 млрд кубометров газа, а на внутренний — 257,8 млрд, а также построила 2700 км газопровода — «Большие идеи».)

Сейчас ситуация сильно осложняется санкциями. На мой взгляд, российское правительство пока ведет себя вполне прилично. Оно точечно регулирует экономику, но при этом в работу ценового механизма вмешивается не активнее, чем до сих пор. Я ожидал большего вмешательства.

С другой стороны, государство, по оценке ФАС, занимает уже 70% нашей экономики, а это означает, что многие решения по факту носят не до конца рыночный характер. Представим себе ситуацию, когда две госкомпании заключают между собой сделки — это уже не совсем рынок и не свободная конкуренция. А эффективная глобализация без частной конкуренции невозможна.

В мировом разделении труда России отведена роль поставщика ресурсов. Но есть мнение, что одна из причин этого — развитие производства в азиатских странах, нанесшее удар по российской легкой промышленности и другим трудоемким секторам российской экономики. Что вы об этом думаете?

Развитие производства в Азии могло усугубить ситуацию, но не в промышленности в целом, а на конкретных предприятиях, которые не выдержали конкуренции. В Китае предприниматели снижали издержки, захватывали рынки. Кто мешал здесь делать то же самое? Дороговизна труда? С дорогим трудом можно развиваться. Дело не в отраслях, а в конкретных предпринимателях и менеджерах.

А экспортером сырья мы были во все времена. Есть хорошая книга Александра Эткинда «Природа зла. Сырье и государство». Там описано, как Россия всю свою историю специализировалась на разных видах сырья, начиная от дерева и пеньки до пушнины и зерна. Теперь мы поставляем миру нефть, а это самое страшное сырье, потому что его очень много по объему. Полностью заместить нефть, найдя альтернативную специализацию, достаточно трудно.

Часто говорят, что Россия могла бы пойти по пути Ирана, который уже много десятилетий живет под санкциями. Как вы относитесь к этой идее?

Мы живем не в теократическом государстве, где идеология построена на религиозной основе. В России многие не понимают, ради чего надо залезать в окоп. Особенно молодые люди. Они жили себе, жили, и вдруг им говорят: «Это нельзя, и то нельзя, залезай в окоп и поживи там некоторое время, нужно любой ценой продержаться». Вероятно, их можно заставить, но они будут бежать из этих окопов, пока возможно. У меня много знакомых молодых людей, которые спят и видят, что уедут при первой возможности, будь то работа, учеба или просто проживание за границей.

К тому же Иран живет так с 1979 года, и тогда мир был другой. А мы прожили худо-бедно почти 30 лет при рыночной экономике со всеми благами цивилизации. И сейчас людям трудно привыкать к тому, что у них становится меньше возможностей, поскольку в стране будет все меньше современных предприятий и экономической деятельности. Все сложнее будет удовлетворять уже сформированные потребности.

По-моему, лучше вернуться в глобальный мир. Это возвращение будет трудным и болезненным, но оно рано или поздно произойдет.

Скорее всего, нынешние санкции против России будут действовать долго. Видите ли вы предпосылки для деглобализации?

Глобализация, как любой другой процесс, то набирает обороты, то затухает. Сейчас мы переживаем политический кризис, экономика в нем вторична. Речь идет об идеологических разногласиях и международной напряженности, которую во многом подхлестывала сама Россия, не желая встраиваться в широкий общий тренд. Так вышло, что мы всегда играли первую скрипку в процессах регионализации и деглобализации.

Если же посмотреть на уровень глобализации по четырем вышеприведенным параметрам, то ситуация в мире совсем неплохая. Темпы международной торговли замедлились, но не очень сильно: откат произошел на считанные проценты. В сфере международных финансов все хорошо, никакой деглобализации не видно. Потоки информации в пандемию заметно выросли (положение дел в России — скорее исключение). Если говорить о перемещении людей, то сейчас идет постпандемическое возрождение международного туризма, научных связей, студенческого обмена.

В свое время в развитии глобальных процессов большую роль сыграл перенос производства из развитых стран в развивающиеся, в тот же Китай. Можно ли говорить о том, что сейчас большую роль в развитии глобализации играют цифровизация и роботизация?

Это не развитые страны, а западные компании и частный бизнес увидели тогда для себя новые возможности. Они поняли, что есть страна, в которой издержки и стоимость производства ниже, что в ней можно инвестировать деньги и есть высокая вероятность получить их обратно. Люди, стоявшие во главе этих компаний, не занимались глобализацией, они просто деньги зарабатывали. Но сейчас все немного изменилось. Возьмем, например, Apple. У этой компании нет собственных заводов в США, многие заказы на производство компонентов и сборку распределены по азиатским фабрикам. (По данным японской аналитической компании Fomahault Techno Solutions, на азиатских заводах в Южной Корее, Японии, Китае и на Тайване производится, например, 43,7% компонентов Apple iPhone 12 Pro, а на заводах Европы и США — 56,3% компонентов этой айфона, зато вся его сборка осуществляется в Азии — «Большие идеи».)

Если вы посмотрите структуру себестоимости айфона, то выяснится, что материальные затраты на его производство составляют меньшую часть от его себестоимости (по подсчетам Fomahault Techno Solutions, стоимость компонентов того же iPhone Pro 12 составляет $406 при розничной цене этого айфона в США от $999 — «Большие идеи»). Львиную долю в ценообразовании занимают расходы на патенты, роялти, компьютерные коды, дизайн и маркетинг. Всем этим занимаются высококвалифицированные профессионалы, которые живут в основном в развитых странах. На их зарплаты компании тратят немалые деньги, но найти им замену в Азии не так-то просто. В то же время в Азии в материальном производстве трудятся тысячи работников, но затраты на оплату их труда не столь высоки. Поэтому вынос производства в Азию позволяет сейчас компаниям экономить деньги в основном в части производственной деятельности.

Конечно, цифровизация влияет на глобализацию, она помогает переводить товары в услуги, упрощает учет финансов и трансграничное донесение информации. В пандемию люди стали больше смотреть кино в интернете, читать с планшета газеты, которые не могли купить в газетном киоске, совершать онлайн-покупки в зарубежных магазинах. Это и есть цифровизация и глобализация в одном флаконе.

Как изменилось сейчас международное разделение труда?

Когда люди вовлечены в мировую экономику, у них возникают все новые и новые причины на чем-то специализироваться. Например, Россия в начале века неожиданно для многих вновь оказалась сельскохозяйственным экспортером (в советские времена мы, наоборот, зерно импортировали). Правда, заниматься сельским хозяйством невозможно без больших сельскохозугодий и технологий. Так же как невозможно экспортировать нефть, не имея месторождений. Но в любой стране можно, например, заниматься информационными технологиями. Вообще в мире сейчас нет такой специализации, которая не пересекала бы границы. Тем более если в стране есть университетские центры, производящие настоящую науку и знания, вы можете заниматься любой интеллектуальной деятельностью.

Я бы скорее разделил мир не по специализации стран, а по доходам. Есть страны, где проживают люди, которые зарабатывают больше. И в эти страны стараются попасть люди из других частей мира, потому что человек всегда бежит туда, где лучше. В целом, когда люди начинают перемещаться из деревни в город, из малого города в крупный, а оттуда за границу, производительность каждого человека за это время вырастает в десятки раз. В этом плюс глобализации. Однако эти же перемещения порождают и процессы деглобализации на политическом уровне, поскольку местные жители не всегда по-доброму принимают переселенцев и не готовы делиться с ними своими благами.

Если мы представим себе мир, в котором торжествует деглобализация и каждая страна строит свою отдельную экономику, как он будет выглядеть?

Этим любил заниматься Советский Союз. Руководство страны решало: здесь мы построим завод, завезем для него рабочих и они будут на нем работать. При этом никто не думал, зачем именно здесь нужен именно этот завод и кто будет покупать его продукцию.

Сейчас так не бывает. Тесла не случайно диверсифицируется и размещает свои производства в разных странах — в Европе, Китае, США, — где есть квалифицированный труд и локальный спрос на продукцию, там и строится фабрика. Или, например, в России у Калужской области никогда не было специализации на производстве машин, и никто даже не мог предвидеть, что там появится крупнейший автомобильный кластер. А потом сложилось воедино несколько факторов: разумная политика на федеральном и региональном уровне, близость к Москве, выстроенные логистические маршруты, наличие подготовленных кадров, относительная дешевизна рабочей силы. Все сошлось, и автомобильный кластер возник. На тот момент это было выгодно.

Вот так и работает рыночная экономика и глобальные экономические процессы. Я не понимаю, зачем полностью строить собственную промышленность и все делать самим, не ориентируясь на реальный спрос и бизнес-интересы. Мир давно живет по-другому и не вернется обратно. В этом и есть смысл глобализации — сосредотачиваться на том, что у вас лучше всего получается, и позволить другим делать за вас что-то другое.

То есть глобализация, несмотря ни на что, будет продолжаться?

Глобализация — это движение в сторону международного общения и перемещения людей, финансов, товаров. Это конкуренция, обеспечение больших возможностей для людей, обмен информацией и взаимообогащение. Это процесс расширения всех возможностей. Есть сдерживающие ветры, которые дуют в обратном направлении. И это политические интересы, разные культурные особенности и, в конце концов, национализм. Но даже в самых озабоченных внешним влиянием странах такие тенденции долгое время уживались с идеей о том, что без международной конкуренции жить нельзя, и что это лучший способ реализации потребностей национального развития. А как иначе?

Глобализация будет продолжаться. Она может идти с остановками, откатами назад и новыми ускорениями. Но она будет продолжаться, потому что конкуренция и кооперация всем выгодны, а все, что выгодно, всегда востребовано. Для нас вопрос сейчас заключается только в том, когда закончится изоляция России, и как быстро мы сможем вернуться обратно в глобальный мир.